Ростовщик-благотворитель Иван Хаминов

В первый день Пасхи 1884 года (а пришёлся он на 8 апреля) иркутских купцов-гильдейцев стало на одного меньше — город поразила весть о скоропостижной кончине Ивана Степановича Хаминова.

В траурную процессию встала вся губернская и городская власть; всё духовенство с двумя архиереями во главе и многими-многими прихожанами; наконец, весь учащийся Иркутск: мужская классическая гимназия, женская гимназия и прогимназия, сиропитательный дом Елизаветы Медведниковой, городское училище имени Александра III. Каждый учащийся принёс по цветку, и скончавшийся был усыпан цветами. Отпели Хаминова в Кафедральном соборе, похоронили на паперти Харлампиевской церкви — по настоянию прихожан.

Факт похорон в таком исключительном месте удивителен, ведь Хаминов не принадлежал к высшим чинам духовенства. Более того, он был далеко не безгрешен — по подсчётам журналистов «Восточного обозрения», 26 раз стоял под судом. То ли законодательство было слишком узко, то ли Хаминов толковал его слишком широко. Только вот городское сообщество предпочло судить о нём «по делам».

Ужин ужином, а обед — голове!

Осенью 1864 года вода в Ангаре была высока, да к тому же декабрь оказался тёплым — мороз не опускался ниже 10 градусов. Старожилы предсказывали наводнение, и в самом деле: в канун Рождества Ангара вышла из берегов и в первый день праздника, 25 декабря, залила Мыльниковскую, а потом — Почтамтскую. Домохозяева перебирались на верхние этажи, лошадей, коров и имущество отправляли к родным и знакомым. Сообщение с некоторыми домами прервалось совершенно. Только в ночь на 30 декабря Ангара в районе города встала. И в тот же день, едва оправившись от потрясения, городское общество дало обед бывшему голове Ивану Степановичу Хаминову.

И тогда, и двадцать лет спустя все соглашались на том, что приходящие к Хаминову по общественным нуждам неизменно получали поддержку. Едва став городским головой, он поставил за свой счёт 76 фонарей — на Большой и Амурской улицах. Он отстроил домовую церковь в Иркутской губернской гимназии, два престола Харлампиевской церкви. Он пожертвовал Александровскому приюту двухэтажный дом с землёй и капитал в 3000 руб. Он приобрёл трёхэтажное каменное здание Мариинскому приюту и дал ему на обеспечение 50000 рублей. Сотни мальчиков-сирот получили профессию в хаминовских училищах, сотни девочек получили образование в хаминовской гимназии и прогимназии среди мрамора лестниц, блеска люстр и волшебного отражения витражей.

Правда, «передовая общественность» той поры (журналисты-народники из «Сибири» и «Восточного обозрения») таких, как Хаминов, не жаловала. О них писали: «разные кабатчики, лавочники, ростовщики, они же и «благотворители».

«Баловаться благотворительностью»

Так это называлось тогда у самой «передовой общественности». «Будь я богат как Х., завёл бы себе несколько училищ», — рассуждал один из авторов «Восточного обозрения». А другой недоумевал, почему целый город собрался на похороны этого «кулака».

Фразы самого Хаминова также мгновенно становились крылатыми. Чего стоит, к примеру, приглашение на обед: «Покорнейше прошу солёненького». Кстати, обеды в доме Хаминова были верным средством решения важных общественных дел; особенно славилась бархатная, как теперь сказали бы, VIP-гостиная. Магнетизм Хаминова распространялся и собственно на дела, сообщая им успешность, удачливость. Хаминовские пароходы ходили по Оби, Витиму, Байкалу, Лене, Селенге. Параллельно совершались крупные сделки на Ирбитской, Нижегородской ярмарках, в Гамбурге, Москве.

Коммерсант с домашним образованием, Хаминов возглавлял Нижегородскую контору Государственного коммерческого банка, входил в Комитет по новой системе налога на золотопромышленность в Восточной Сибири, в учётный Комитет Иркутского отделения Государственного банка. Кавалер многочисленных орденов и тайный советник, он к 67 годам добился всего возможного и невозможного — его жизнь была, в сущности, завершена.

Хотя кажется, что ничто ещё не предвещало конца: в декабре 1883-го на заседаниях Думы обсуждалось выделение дополнительных средств на сыскную полицию; и красноречие Ивана Степановича было так убедительно, что гласные, изначально настроенные против, неожиданно приняли его сторону. Он был крепок, здоров, собирался ставить большой каменный дом взамен своей деревянной «избушки». На 30 марта 1884-го назначено было заседание Думы с вопросом об участке под строительство. Но 30-го Дума не собралась, вопрос остался открытым, а неделю спустя для Ивана Степановича приоткрылись уже и врата небесные.

В пасхальную ночь был он в церкви, отстоял всю службу до конца, удивляясь, что в привычный голос батюшки как бы вплетался другой, от Иоанна Богослова: «Ты говоришь: я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп, и наг»... Но «знаю дела твои, и труд твой, и терпение твоё, и дам тебе звезду утреннюю»...

Вернувшись домой, он снял сапоги, прошёл в комнату и велел не будить. «Знаю дела твои, и труд твой, и терпение твоё, и дам тебе...». Над Ангарой медленно всходила «звезда утренняя».

Как уехал «невыездной» капитал

Все в городе знали, как Хаминов говорил о своих миллионах: «В Сибири нажил — и отсюда не вынесу». И потому все толковали о завещании. Но завещания не было — Иван Степанович вовсе не планировал умирать.

Из европейской России и даже из-за границы поспешили в Иркутск многочисленные родственники (детей у Хаминова не было). Разделив миллионы, потянулись обратно, а жизнь Ивана Степановича очень долго отзывалась ещё — как и следует жизни крупного коммерсанта и общественного деятеля. Долго продолжалась ещё распродажа любимых им гончих, коренников с пристяжными, охотничьих ружей, экипажей летних и зимних, саней, бочек с биндюгами, а также цветов. Со смертью Хаминова ощутили в Иркутске большой недостаток в кредите: «Покойные богачи Б. и Х., хотя и брали за ссужаемые деньги большие проценты, но всё же в критические минуты выручали», — признавала газета «Сибирь».

Да, под конец жизни Хаминов стал ещё и ростовщиком. «Ростовщиком» — говорили тогда, а сейчас бы сказали — банкиром. И добавили: трезвым, толковым. Все кредитные операции вёл он жёстко и с подстраховкой.

Одно из прозвищ Ивана Степановича было — Хам. Другое исходило от умения ладить с властями — «Козёл очищения» (своеобразно перефразируя таким образом «козла отпущения»). Третье зародилось в прекрасную пору его заграничных командировок и поставок в Россию прекрасных марочных вин — Geon Haminov. И всё это был он, единый и неделимый. Ещё в начале двадцатого века газетчики продолжали судить-рядить о нём, не жалея ни перца, ни соли. Но портрет его украшал заседания Думы, а к 25-летию кончины Ивана Степановича городская управа постановила отслужить панихиду. И ещё раз, уже над Харлампиевской, встала утренняя звезда.

Биографическая справка

Иван Степанович Хаминов — потомственный Почётный гражданин, Почётный гражданин Иркутска, коммерции советник, тайный советник, кавалер Императорских орденов Святой Анны 2 и 1 степени, Святого Владимира 4 и 3 степени, Святого Станислава 3, 2 и 1 степени.

Родился в 1817 году в Сольвычегодске Вологодской губернии. С торговым обозом прибыл в Иркутск. У коммерсантов Верхозиных служил «мальчиком», затем — приказчиком. В 27 лет, согласно заявленному капиталу, записан купцом 3-й гильдии; вскоре перешёл во 2-ю гильдию, а затем и в высшую, 1-ю. Девять лет (1859 — 1865 и 1868 — 1871) был в должности городского головы; 11 лет (с 1872 по 1883 годы) — гласным Иркутской городской Думы. В 1854 — 1860 гг., а также в 1869 — 1872 гг. — староста Иркутской Харлампиевской церкви. Захоронен на её паперти.