Разрушенная атмосфера
Не хочется лишний раз перетирать тему 130-го квартала. Было да прошло, точнее, есть и будет. Все аргументы за и против хорошо известны и действительно затерты до дырок в Интернете (это метафора) и до мозолей на языках (для кого-то это уже не метафора). Да, построили пряничные домики вместо того, чтобы вложить деньги в спасение настоящего «исторического Иркутска». Да, это так, но зато «хоть помойку убрали».
Как бы там ни было, теперь в поисках настоящего «исторического Иркутска» гостей города приходится уводить из продолжающего стремительно деградировать исторического центра и от продолжающего стремительно процветать псевдоисторического 130-го квартала – на былые окраины Иркутска. Например, в предместье Рабочее, куда ступала нога далеко не каждого иркутского жителя, и, разумеется, не ступала нога туриста. А ведь там еще есть шанс посмотреть на настоящие деревянные шедевры – архитектуру, резьбу, уклад жизни – в относительно естественном состоянии, без всякой реставрационной лакировки. В состоянии естественной жизни, а не в состоянии естественной смерти, чего в избытке можно обнаружить в городском центре. Делать это лучше зимой, до весенней распутицы и летней пыли, когда там все действительно очень красиво.
Впрочем, когда находишься там, среди этой умирающей, но героически сражающейся за продление собственного существования красоты, возникает не только чувство гордости за великое историческое прошлое города, и не только чувство горечи, связанное с тем, что оно утрачивается. Возникает и что-то вроде любопытства, желания понять, разгадать загадку одной иркутской слабости. Я не уверен, что эта слабость характерна только для Иркутска, но уверен, что она представляет собой одну из тех тайн, разгадав которые, мы можем постичь тайну судьбы самого города.
Красивые города, обладающие не только такой частностью, как история, но и такой целостностью, как судьба, создают некую атмосферность, кислотно-щелочную среду, поварившись в которой, горожане воспроизводят потом основы городской красоты в любых обрушившихся на их головы исторических обстоятельствах. Помню, что когда я впервые попал в Петербург (тогда еще Ленинград), меня более всего поразила не обычная питерская классика, а то, что даже каменные фигуры революционных солдат и матросов на советских помпезных зданиях хранили в себе влияние «питерской античности». Ибо там работала (творила?) сама городская атмосфера.
Иркутск это город разрушенной городской атмосферности. Доказать это легко. С одной стороны, это город, в котором находится, по крайней мере, несколько десятков полноценных памятников деревянного (и не только деревянного) зодчества. Они окружают нас, они вроде бы часть нашей жизни. Однако, с другой стороны, Иркутск это город, который украсился только за последние 10 лет «путинского просперити» огромным количеством частнокапиталистических новостроек, ни в одной из которых нет даже малой заявки хоть на какую-то оригинальность. «Новое купечество», отстраивая собственные особняки и офисники, предпочло ориентироваться сначала на простенькие стандарты краснокирпичной архитектуры 1990-х, потом на стандарты бетонно-стекольной архитектуры 2000-х. Ничто из иркутских красот не сработало в его сознании.
Даже самые амбициозные и любящие прихвастнуть своей иркутскостью люди с деньгами предпочли дополнительно изуродовать город максимально удобным по смете (дешевым) строительством, хотя казалось бы они имели все возможности для того, чтобы пристроиться к линейке незабытых и забытых выпендрежных иркутских купцов, когда-то вложившихся в создание одного из самых красивых городов Сибири, если не всей России.
Ничего не помогло. Ни деньги, ни даже такая вроде бы надежная вещь, как амбиции и желание быть круче всех.
Я никого не осуждаю. Я понимаю, что ничто не могло оказать на них позитивного атмосферного влияния. В городе умерла не сотворенная историческая архитектура, а сама «творящая атмосфера». А вот почему так произошло, когда и как мы потеряли нематериальную основу городской жизни? Как появилась и разрослась «озоновая дыра», разрушившая атмосферу нашего города? Это отдельный вопрос для историков, интересующихся не историей вещей, а историей духа (не путать с духовностью). Я могу предположить, что это случилось примерно в 1960-е, когда кто-то принял решение о допустимости пусть точечных, но массовых – абсолютно дисгармонирующих по отношению к городскому ландшафту – встроек в центре города (на месте сносимого «ветхого жилья»). Когда город перестал мыслить себя кварталами и даже дворами, а стал мыслить себя отдельными домами. Впрочем, вопрос о «начале конца» это все-таки вопрос для специалистов.
А сейчас на что надеяться? Контур надежды я подсказал выше. Нет, на деньги надежд немного. А вот на выпендрежность, на гордыню, на амбиции, на желание быть круче всех, отличаться от всех не только количественно (количеством денег), но и качественно – качеством сделанного, построенного – вот на это все надежда еще имеется. Надежда на человеческую гордыню умирает последней.
Сергей Шмидт, Langobard
