СВО-БО-ДУ!

Я кричал “Сво-бо-ду!” и прыгал на стену саратовского СИЗо, отпечатки моих подошв на этой стене… Лимонова судят за слова. В этом я удостоверился, побывав на его суде.

О приближении процессии объявляет овчарка. Коридор разрывается лаем. Потом со сломленными головами, руки за спиной прогоняют арестантов. Холодный пустой зал. Серая клетка. Седовласый писатель, суровый тулуп, как кора дуба, изящные ручки, усы и борода колечками.

Я гляжу и думаю: да рассеется его серая клетка, как дым!.. Встал государственный обвинитель, рыжеусый Вербин. Зачитывает выдержки из текстов и их трактовку:

“Лимонов назвал семью “монстром с заплаканными глазами”, а значит, подрывал социальный порядок… В его статье есть фраза: “Рабы имеют право на восстание”, под рабами он подразумевал население России или часть его… Статья названа “Апрельские тезисы”, значит, Лимонов разделяет идеи Ленина…”

Несколько раз обвиняемый тянет руку. Просит:

– Прекратите это бесстыдство!

– Это вас характеризует, – и Вербин обидчивым тоном продолжает: – Лимонов учил накручивать чалму, потому что Александр Невский ел конину… Он навязывал фитинг инстинкт (не знает английского. Не фитинг, а “файтинг” – ударный, атакующий). И вдруг прокурор хватается за ноздрю. Что такое? Внезапное кровотечение, словно кара свыше! Роняя кровавые капли, выбегает из зала. После заседания я поднялся в кабинет Вербина. Он оторвал глаза от газеты “Спорт-экспресс” и приветливо осклабился. Я спросил:

– Ну что, своего добьетесь?

– Естественно. Я очень надеюсь. Конечно, Савенко обороняется, но, думаю, мы с ним справимся.

– А сами-то в КПСС состояли?

– Сложный вопрос… Тогда это было уместно, состоял…

– Не боитесь, что ваше имя станет нарицательным?

– Как это?

– Знаете, Вербин, если бы вы были честны, то разваливали бы дело. Вообще для меня настоящий преступник – это вы.

– Да как?.. – он выпучил глаза. – К-как?..

Я вышел из кабинета.

Я никогда не был нацболом и всегда открещивался от политической стороны ситуации. Дело не в сектантской раздробленности на левых-правых, в современном обществе все скользит и расплывается, и есть только первичные понятия: Человек, Любовь, Красота, Смерть. И Искусство.

Лимонов – художник, каких мало, личность свободная. Свобода ему всегда дорогого стоила. В ярких тряпочках, в фривольных кудрях он был неуместен для позднесоветской жлобской реальности. Все те же службы выдворили его вон с Родины, чтобы вернувшегося поместить в тюрьму. И чтобы теперь, худой, бледный, он шел и слышал в спину от конвойного: “Я бы тебя побрил да помыл!”

Поэт Лимонов еще не до конца оценен. Проза его растет из стихов. Еще Сартр писал о том, что в идеале слово должно слетать с кончика пера, не надо тормозить. Да-да, “чем случайней, тем верней”. Речь идет о Безоглядности – главном признаке художника. По-моему, наиболее талантливы у Лимонова были его короткие, стилизованные под двадцатые годы передовицы в “Лимонке” (увы, неизвестные литературной публике!), все эти его “Седьмого ноября будет жарко”, “Отверженные, мы шли по пустынной солнечной Москве”. Однажды в одной из таких передовиц Э. Л. написал: “И попал я как кур во щи”. Пришло раздосадованное письмо читательницы: “Надо писать “в ощип!” Ответ был: “Ничего не знаю ни про какие станки для обработки синюшных птиц. Все равно буду писать, как хочу!”

Лимонов рвет приторные паутины, ни грамма фальши и пошлого формализма. Он не желает писать “как надо” и при этом крайне формалистичен. Все его остро конкретные слова, за которые его судят, на самом деле абстрактны. Не слова, а музыка, магия. В особенности простонародные выражения, переплетаясь, оборачиваются роскошной запредельной фееричностью. Слово ради слова становится плотью. Например, “Книга воды”. Здесь действительно гуляет вода, толкаются потоки воды, барашковая пена… Это чудо превращения слова в воду! Или “Книга Мертвых” – настоящий погост, где есть плиты с буквицами, и дикие заросли, и скрип костей…

Лимонов в современной России один из немногих, кто посвятил себя Искусству и платит за это всерьез. Но интеллигенция молчит, как рыба. И пустой зал саратовского суда тому свидетельство.

Наконец, очень важна историческая заслуга писателя-одиночки. Молнией он выхватил из сумрака, казалось, потерянный навсегда тип. Тип самоотверженного идеалиста. Сегодня одухотворенные мальчики и девочки (а вовсе не громилы!) проходят каторги и голодовки. А отдельные интеллектуалы кривятся: “Подставляет ребят!” Не подставляет, а спасает. Облагораживает, дает идеалы.

Какие идеалы? А вот вам пример. Антон Кузовлев. Высокий блондин-красавец. Возглавлял отделение НБП в Уфе. Однажды подвалила толпа скинов. Стали базарить “за идеи”. “А я еврей!” – гордо наврал им Кузовлев. Его долго били, пинали, пока не убили. Конечно, по комфортной логике лучше, чтобы он сдох от героина или пьяный валялся в сугробе, а не погиб в “идейном диспуте”.

Изредка на сутки вырываюсь в Саратов. Сажусь в пустом зале. Знаю, что поддержка Лимонова вредит репутации. Но взявшись защищать Эдуарда, буду его защищать.