Московский перекресток

Продираясь мимо «Бентли» и спортивных BMW, моя подруга кивнула в сторону ресторана: «Знаешь, раньше, при совке, здесь собирались бандиты. Это все знали. А теперь... Я все думаю, может, они же, но в ином прикиде».

Может, и не вполне они же, или даже вовсе другие, подумала я, но и у этих ребят там за стеклом или на веранде, как и у тех прежних, своя тусовка, свои манерки, своя интонация, своя шкала ценностей, свой уровень безразличия к окружающему, свое знание о цене благополучия их жизни в конкретных условиях конкретной страны. Из обрывков разговоров за соседними столиками, волей-неволей долетающих до твоего слуха, складывается простая и понятная, в общем, зависимость: уровень жизни прямо пропорционален уровню конформизма. Не буду говорить, что здешняя публика довольна всем вокруг. Это было бы наглостью. Может, и не всем. Но она безусловно довольна всем тем, что не мешает ей жить так, как она хочет, и наслаждаться нажитым так, как ей нравится. Радиус активного интереса (гражданской активности, если хотите) сужен таким образом. И ребятам так вполне комфортно, как вот уже 8 лет модно говорить. Они себе шуршат о чем-то своем, отдельном, сохраняя в известном смысле традицию заведения.

Напротив дорогого меню и дорогих машин — ресторан попроще, условно говоря, для среднего класса. Эти тоже на машинах, но не на тех, что выставляют напоказ соседи, которые перекрывают улицу так, что проезд по ней можно засчитывать как экзамен по вождению автомобиля в сложных условиях хаотичной городской парковки. Средний класс, в сущности, стремящийся к этим самым «Бентли» и уровню жизненного комфорта соседей напротив, пока обсуждает Медведева и Путина, рассказывает политические анекдоты («как зовут двух мужчин, которые никогда не расстаются?»), спорит о сценариях развития будущего, рассказывает, как в Москве избили двух немецких архитекторов, прикидывает пределы роста цен на нефть, заглядывает в ноутбук и в ожидании подружки читает. Они еще не нырнули в стабильное безразличие, еще не уснули, не впали в бидермейерскую аполитичность и мелкобуржуазность.

И именно вот эти, вполне еще живые, предприимчивые и любопытствующие, хотят, в большинстве своем, или уехать из страны, или отъехать хотя бы на время. Именно они не чувствуют себя здесь защищенными, опасаются произвола властей, не верят в справедливость российского суда. Это благополучные городские ребята самого продуктивного во всех отношениях возраста (от 24 до 35 лет) с уровнем дохода 1000—1500 евро на человека, большинство которых живет с ощущением, что завтра все может рухнуть, сомневающиеся, что то, что сейчас принято называть стабильностью, является таковой. Короче, это лучшая и наиболее перспективная часть населения, которой здесь не комфортно.

Интересно, да? Тех, кому комфортно, от тех, кому не комфортно, отделяют пять метров улицы, 10—20 лет, 5, 50 или 500 миллионов долларов. Игорь, сидящий за соседним столиком с компьютером, улыбается, когда я спрашиваю, хотел бы он сидеть вон в том ресторане напротив и ездить вот на этой блестящей «Ламборджини»?

— Ну, почему бы нет? Я, собственно, и сейчас могу позволить себе там пообедать. Без «Ламборджини» (смеется). Меня не устраивает цена. Я не имею в виду цену за суп, рыбу или мясо. Я имею в виду расценки по дороге туда. Я не хочу дружить с прокурорами и всякими другими властными мужчинами, чтобы честно делать то, что я умею и люблю, чему учился и научился. Понимаете? Я не хочу ничего опасаться априори, исходя из известной мне и вам практики нашей жизни. Я не хочу платить ментам дважды — и налоги, и взятки, и при этом бояться, не случится ли с моей дочкой что-нибудь по дороге из школы. Я не хочу, чтобы мне впаривали заниженный процент инфляции, притом что я отлично понимаю, какой реальный. Я не хочу бесконечно просить визы, надоело, да и унизительно. Я хочу жить....

— Комфортно?

— Комфорт я сам себе устрою. Я хочу жить в иной стране.

— За границей?

— В другой стране. Если эта другая страна образуется на территории моей родины — еще лучше. Если нет... То там, где мои отношения с государством предельно прозрачны, понятны, основаны на законе, который позволяет мне защитить себя, свою семью и свое дело, если понадобится, в нормальном суде. Я не хочу, чтобы отношения между гражданином и государством строились по каким-то «правилам игры», которые меняются всякий раз со сменой людей у власти. Какая на фиг «игра»? Это моя жизнь...

— А какие правила сейчас, при новом президенте? Вы чувствуете какие-то изменения?

— Ничего, что я мог бы конкретно назвать. Я имею в виду изменения в сравнении с предыдущим периодом. Я бы сказал: «Ну и плевать, лишь бы не мешали». Но этого не достаточно. Бюрократическое болото протухло так, на нашу голову, что его впору засыпать к чертовой матери и начинать все строить заново. Иначе сидишь в «Ламборджини», а счастья нет. И под колесами, кстати, не хайвэй. Есть, наверное, иллюзия собственного благополучия. Как вот этот ресторан напротив — иллюзия благополучия, или, как это, стабильности в этом городе или в стране.

— Почему иллюзия?

— Ну, хотя бы потому, что в супермаркете на сто долларов сегодня можно купить значительно меньше, чем вчера, и уже меньше, чем в Нью-Йорке.

А еще через пять метров от среднего класса и через 10 от комфортного два пьяных в доску сильно немолодых потертых мужика самозабвенно пели частушки, облокотившись на черный «Лэнд Ровер Спорт». И весьма прилично одетые шоферы, бесконечно ждущие хозяев вот этих прекрасных разнообразных блестящих машин, посмеивались над словами частушек и нетрезвыми мужиками, которые, в сущности, куда ближе им, чем те, кого они ждут часами, и уж точно, куда свободнее, чем эти самые шоферы, но на чьем месте они уже никогда не хотели бы оказаться.

Вот такой перекресток. В буквальном и переносном смысле слова. То ли в большом городе. То ли в нашей жизни.