Историческая драма в опереточном исполнении
19 августа — конечно же, никакой не праздник, но дата приметная, переломная в новейшей истории России. Народ тогда показал, что сделал свой выбор и готов его отстоять, что прежние методы партийного диктата остались в прошлом. Навсегда.
Другое дело, что воспользовались плодами этой светлой победы вовсе не те, кто искренне боролся за демократию, которая понималась как власть народа, а не криминальное торжество олигархии….
Девятнадцатого августа 1991 года на Аршане (курортный поселок в Бурятии) выдалась необычная для окончания лета жара. И выдалась необычная для этих мест рыбалка. Хариуз клевал как сумасшедший в порожистой Кынгарге, где я раньше и человека с удочкой не встречал. Пошли со знакомым на авось, а наловили целый таз рыбы. А к вечеру обрушился ливень со штормовым ветром, мы едва добрались до дому, промокнув до нитки. Электричество отключили, вечер коротали при керосиновых лампах. Утром двадцатого прибежала соседка: "Переворот в Москве! Гляньте телевизор!.." Глянули. Крутят "Лебединое озеро", застывшие лица путчистов с дрожащими руками.... Жутко. Надо как-то возвращаться в Иркутск. И тут, как на грех, перед выездом из двора, где мы жили в избушке друга, два "КамАЗа" ссыпали гравий. Пока расчищали лопатами проезд, день прошел. Выехать удалось только двадцать первого. Я гнал свою "Ниву" и гадал: где арестуют, у поста ГАИ на въезде в город или дома? То, что прежде всего возьмутся за российских депутатов, сомнений не вызывало. Не остановили, не арестовали. И такая нерешительность грозных спецслужб придавала ГКЧП какой-то шутовской, опереточный характер. В городе первым делом – к Ножикову. Приемная забита взбудораженными "демократами". Телефоны работают, как ни в чем не бывало. Что тоже плохо вяжется с чрезвычайным положением.
– Юрий Абрамович, как обстановка? Я в Вашем распоряжении.
– Обстановка... Балаган какой-то. Областной ГКЧП я создавать отказался, передал Указы Ельцина по радио. Исполком на стороне Президента. КГБ – в боевой стойке, они и заварили эту кашу. Военный округ ждет распоряжений, но против гражданского населения выступать не будет. У нас терпимо, справимся. А ты поезжай-ка в Москву, там надо помогать Президенту.
...Улицы на подступах к Белому дому еще перекрыты для транспорта. Я иду по набережной, но кажется, что пробираюсь через знакомые кадры кинохроники в день Победы. Такого ликования я не видел и, наверное, уже не увижу. По дороге меня десятки раз расцеловали незнакомые люди. Слезы счастья на лицах, смех, песни... Чуть досадно – я гость на этом празднике победы, я не был на баррикадах... Зайти в знакомый подъезд Белого дома не успеваю: выскакивают ребята из фракции "Смена".
– Кто свободен? Толпа на Лубянке начинает громить КГБ!..
Вскакиваем в военные грузовики и несемся к площади Дзержинского. В кузове почему-то нет скамеек, ехать приходится на корточках, держась друг за друга и сваливаясь в кучу-малу на крутых поворотах... На площади настроение воинственное: уже накинута веревка на памятник железному Феликсу, кто-то призывает сейчас же брать штурмом здание КГБ. Убеждаем толпу не горячиться: многотонный памятник закреплен над станцией метро, и если свалить его, то могут обрушиться перекрытия и пострадают люди... Уговоры действуют слабо, люди опьянены легко доставшейся победой и рвутся добить ослабевшего врага, перед которым всю жизнь трепетали. Несколько остудил страсти Гавриил Попов, тогда мэр Москвы.
– Мне понятен ваш пыл. – Сказал он. – Но опыт всех восстаний и революций показывает, что первыми бросаются громить тайную полицию и контрразведку их секретные агенты – чтобы уничтожить изобличающие документы. Не поддавайтесь провокаторам, присмотритесь, кто кричит громче всех...
Крикуны попритихли. Штурм здания не состоялся. А вот памятник ночью все же снесли, правда, со всеми предосторожностями, консультируясь со специалистами. Толпа жаждала не только зрелищ, но и жертв...
Все заговорщики, устроившие путч, вскоре вышли из следственного изолятора, рассевшись на хлебные места. Плененного Горбачева вернули из Фороса, коммунистический режим рухнул. Начиналось новое смутное время для России, из которого она до сих пор не вышла.
