Бархатная революция оптом

Как быстро и легко они все пали! В Грузии, где правил хитрый лис Шеварднадзе, обхитривший в конечном счете сам себя. И в отдельной части Грузии – Аджарии, где клан Абашидзе, казалось, пришел править если не навсегда, то сильно надолго.

На Украине, где Кучма и его люди вроде бы купили или просто захапали все, что только можно было купить и захапать, и поставили своих назначенцев по всей вертикали сверху донизу. Теперь вот в нищей Киргизии.

В последнем случае оппозиция даже и не претендовала на то, что она-де получила большинство голосов на выборах. В лучшем случае – четверть. А режим все равно пал, как спелая груша. Во всех случаях оказалось достаточно, чтобы некое решительное, вооруженное хоть какой-то идеей или просто внутренней энергией меньшинство (а ведь даже полумиллионную толпу на киевском майдане нельзя считать большинством нации) вышло бы на площадь и громко прокричало: «Все! Достали! Пошли вон!» И они взяли да и послушно пошли вон.

А вот почему так?

Почему они никто фактически не защищались? Ведь нельзя же считать защитой метания между собственным кабинетом, московским Кремлем да еще несколькими кабинетами своих ближайших же, но тоже высокопоставленных союзников.

Между прочим, русская революция (если ее вообще можно так назвать) августа 1991 года тоже была именно бархатной, и никакой другой. Все противостояние свелось к митингу в течение трех суток на «главной площади» в отсутствие какого-либо военного столкновения. И главное – при полном безмолвии, бездействии и безразличии всей остальной страны.

А вспомнить 31 декабря 1999 года – кто знает, быть может, Ельцин, отрекаясь тогда досрочно от власти в пользу Путина, тем самым предотвратил еще одну бархатную революцию? Или «бархатный коммунистический реванш»? Впрочем, удалось ли ему до конца обмануть историю, пока сказать все же трудно…

Им что, этим свергнутым правителям, нечего было защищать? Да нет, как раз защищать им было много чего. И тем не менее они всерьез даже не пытались защищаться.

Ни в какой ленинской классической теории революции (государственного переворота) такое явление, как ни странно, предусмотрено не было, не было оно и описано: чтобы какой-либо режим прогнил уже настолько, что фактически падал бы сам собой, достаточно его лишь слегка толкнуть мизинцем, без всяких военных усилий, стало быть (и слава богу), без всяких кровопролитий.

На самом же деле эффект спелой груши – это всего-навсего эффект «несостоявшихся государств», хорошо описанный почему-то применительно к каким-нибудь отсталым африканским странам (failed states). Просто он проявился в вышеупомянутых случаях в более мягких формах.

Для таких государств, если приглядеться, свойственны такие вот, к примеру, общие черты.

Тотальная беспринципность, коррумпированность правящей элиты, не признающей и не исповедующей никаких морально-нравственных норм, кроме циничного самообогащения, «самоудовлетворения» и «саморазвлечения». Такая элита совершенно оторвана от прочей, обывательской жизни. Она ее не знает, «пользоваться ею» не умеет, она, эта быдлянская жизнь, ей глубокого противна и страшна одновременно. Ее жизненное пространство существует где-то параллельно, никак с этой жизнью не пересекаясь. В исключительных случаях «пересечений» отдельные представители элиты страшно пугаются, испытывают глубокое отвращение, смешанное с ужасом, и восклицают: «Какой кошмар!» Что с этой, чуждой им жизнью низов делать, они совершеннейшим образом не знают и потому свое де-факто правящее положение воспринимают лишь как средство для самообогащения, без каких либо внутренних (моральных особенно) обязательств перед «плебсом». Никакой такой «миссии», никакого долга перед страной они за собой не чувствуют. По-научному это называется «власть нелегитимна».

Всякие социальные инфраструктуры таких государств (вот, собственно, в чем им повезло решающим образом по отношению к отсталым африканским странам) функционируют как бы по инерции (в отсталых странах такой инерции просто нет), эксплуатируя и изнашивая ранее созданные инфраструктурные заделы, а также в силу некоей элементарной самоорганизации низового общества. В обществе ведь было уже принято ходить на работу, платить за квартиру, бояться людей в погонах, делающих вид, что они охраняют общественный порядок и т. д. В силу такой вот огромной социальной инерции создается впечатление, что разложившаяся элита все еще управляет обществом и страной, а общество и страна ее как бы слушаются.

Иллюзия управляемости в том числе держится и на негласном общественном компромиссе – не путать с общественным договором: отношения между элитой и низами принимают все более и более неформальный характер. Постепенно уже не остается таких сфер, вопросов и проблем, по которым нельзя было бы договориться на взаимовыгодной, притом внезаконной и именно коррупционной основе. Разложение общества от этого нарастает по всем направлениям – как сверху, так и снизу.

В результате на некоем географическом пространстве возникает некий странный, донельзя гнилостный конгломерат, который может существовать лишь в спокойной, полусонной обстановке, но уже не способен на решение ни одной сколь-либо значимой цивилизационной проблемы (не говоря уже о том, чтобы такие цели намечать заранее, вырабатывая какую-то долгосрочную стратегию). Малейший кризис приводит эту кучу дерьма к «бархатному» коллапсу.

Усугубляя ленинскую формулу о том, что, дескать, «верхи не могут, а низы не хотят», верхи уже даже не только не могут физически и умственно, но и даже не представляют, что именно им нужно делать в той или иной ситуации. Вот тогда-то все и идет «бархатным» путем.

На поверхность выносит либо людей совершенно случайных, либо принадлежащих к «обиженной» части прогнившей элиты. Однако они подкупают плебс всего лишь тем, что пытаются (или делают вид, что пытаются) прекратить нагло врать в лицо (в телевизор) и начать разговаривать с низами на более понятном им языке, а не на офиозном новоязе. Этого на фоне предшествующего наглого вранья, чванства и спесивого пренебрежения ко всякому мнению народа оказывается более чем достаточно. Народ от этого поначалу просто тащится.

О силовых органах и армии – отдельно.

С точки зрения ошалевшей от мздоимства правящей верхушки, первое, что надо было бы сделать, хотя бы руководствуясь инстинктом самосохранения, так это создать элитарную, профессиональную, не на рекрутчине держащуюся армию. Однако постсоветская элита не только любит кормить обывателя советскими сказками о «народных» армии и милиции, но и сама в них поверила. Поэтому эта элита по-прежнему проводит набор в армию (свою единственную потенциальную защитницу) согласно несколько модифицированному принципу рекрутского набора, а полицию (милицию) подвергает всяческим «монетизаторским» и иным испытаниям, держа в нищете и убожестве и заставляя чуть ли не самой приобретать себе средства пропитания посредством выхода на большую дорогу рэкета. На постсоветском пространстве фактически везде существует система, так или иначе толкающая силовиков к коррупции и мздоимству.

Когда же случается вышеописанная «коллизия» на главной площади страны, то быстро выясняется, что силовые органы остаются верны своему народу, какой бы он ни был, и не торопятся защищать от падения перезревшие, уже совсем гнилые «груши».

Впрочем, может, я как раз ошибаюсь и именно в таком вот отношении к силовым государственным органам сокрыт глубинный смысл: происходи дело в какой-нибудь латиноамериканской стране, где сильны традиции высокопрофессиональных кадровых армий, свергаемых в ходе государственных переворотов (военных, между прочим, а не «бархатных»), коррупционеров непременно поставили бы к стенке.

А так дадут либо убежать в дружескую соседнюю страну, либо предоставят удовольствие тихо доживать свой век на разграбленной родине.