Облака под солдатским сапогом
В этой стране не только каждая дорога, но и каждая тропинка ведет к храму. Тибетцы тебе улыбаются, и ты улыбаешься в ответ. Они улыбаются легко и белозубо, искренне и без заигрывания, те, чей дом – Тибет. Выше них – в буквальном смысле – только бог. Может быть, поэтому в них столько достоинства и так мало суеты.
И даже минувшей боли вы не прочтете в этих раскосых и полных доброжелательности глазах. И лишь когда монах отдаленного монастыря тихо спросит, нет ли у вас портрета далай-ламы (того, который в изгнании), вы мысленно вернетесь обратно в Лхасу, подниметесь по лестнице, пройдете пустыми комнатами лишенного жизни дворца Потала, откуда старательно изгоняли даже тень далай-ламы, выйдете на крышу на закате солнца и посмотрите вниз, где украшением площади служит истребитель МИГ, символизирующий восхождение Китая на Крышу мира. Там, на крыше, все становится на свои места: можно покорить страну, но нельзя покорить народ. Можно изгнать человека, но нельзя изгнать любовь к человеку. Можно построить дороги и инфраструктуру, но это не обменивается на свободу. Можно держать – по разным данным – от 250 тыс. до 500 тыс. китайских военных как бы на отдельно взятой территории Китая, но Тибет все равно останется Тибетом. Можно заставить весь мир признать Тибет китайским, кроме самих тибетцев, которые рождаются, растут и умирают с памятью о том времени, когда во дворце Потала жил далай-лама, и они были свободным народом, и до сих пор живут с надеждой, что настанет время, когда снова будет так.
Любая армия, пожелавшая «взять Тибет», была обречена на успех. Не говоря уже о 15-миллионной китайской. В Центральном Тибете, где монахов было больше, чем тех, кто знает, как выглядит ружье, разрушили более 6 тысяч храмов и десятилетия всячески ущемляли буддистов. Число тибетцев, погибших и уничтоженных в течение 16 месяцев после антикитайского восстания 1959 года, – около 87 тыс. человек только в той части страны, которую сегодня китайцы называют Центральным Тибетоми. Эти данные признаны и китайцами. Если учесть, что в 1951 году в Тибет вошли 84 тысячи китайских солдат и их количество все время увеличивалось, то оперируя даже официальными китайскими данными, получится, что на одного китайского солдата пришлась примерно одна отнятая у тибетца жизнь. Согласно подсчетам Тибетского правительства в изгнании, красная «демократия» обошлась Тибету в общей сложности в 1,2 миллиона жертв (включая провинции Амдо и Кам) с момента китайской агрессии в начале 50-х. По некоторым данным, общее число жертв покорения Тибета коммунистическим Китаем составило не менее шестой части населения Тибета. Порядка 100 тысяч тибетцев бежали в Индию и Непал, в их числе и далай-лама. Сейчас число тибетцев, покинувших страну, увеличилось почти в 4 раза.
В будущем году будет 50 лет восстанию в Тибете. Это не тот срок, который позволяет забыть.
Там, в Гималаях, время вообще имеет какую-то свою скорость. Во время службы в монастыре я присела на корточки, как мне показалось, на пару минут. Прошло два часа. Кто-то из монахов вернул меня к действительности, коснувшись плеча со словами «Хорошо слушать» на плохом английском и с вечной улыбкой. Я легко встала, даже ноги не затекли, хотя обычно не могу усидеть на одном месте и пяти минут. Китайцы отменили запрет на религиозную деятельность, зато пытаются ее контролировать и идеологизировать, требуют от монахов отречься от далай-ламы. Собственно, эти идеологические рамки, в которые официальный Китай пытается загнать веру, и побудили монахов трех самых известных монастырей вокруг Лхасы выступить с протестом. По некоторым данным, 50–60 монахов арестованы. Требование далай-ламы большей автономии для Тибета связано тоже, прежде всего, с правом тибетцев практиковать тантрический буддизм, а не с попыткой освободиться от китайского господства. Да, выступление монахов, переросшее в более массовые выступления, совпало с 49-й годовщиной восстания в Тибете. И действительно, это стало самым массовым выступлением за последние 20 лет – с 1989 года, когда протесты тибетцев закончились кровавыми столкновениями с китайской армией. И да, это произошло тогда, когда через Гималаи должны были понести олимпийский факел. И конечно, меня нисколько не удивляют российские официальные комментаторы, подчеркивающие право Китая решать проблемы на китайской территории любыми подходящими методами – фантом собственным проблем плюс призрак Косово. И конечно, любимое слово «стабильность» должно в их глазах примирить мир с любым способом разрешения конфликта.
Если вы когда-нибудь попадете в Тибет, вам будет гораздо сложнее быть категоричным и призывать к стабильности любой ценой. Самое негармоничное, что я там видела – застывшие китайские солдаты в карауле перед воротами своих военных баз. При всем очевидном стремлении Китая максимально разбавить тибетцев китайцами, они не перемешиваются, не растворяются друг в друге, не превращаются в единую массу населения. Тибет упорно пытается сохранить свою веру, свою культуру, свою идентичность. Китайский истребитель у подножия резиденции далай-ламы никогда не станет гармоничной частью пейзажа и естественным элементом истории этой страны. Китайский флаг не станет тибетским. Это чужое, агрессивное и не воспринятое начало, которому тибетцы с тихим внутренним упорством не перестанут сопротивляться.
– А где далай-лама принимал гостей? – спрашиваю сопровождающего тибетца во дворце Потала.
– Вы задаете неправильный вопрос в неправильном месте.
– А что, здесь все утыкано камерами и прослушкой что ли?
– Это уже второй неправильный вопрос.
На крыше он мне шепотом и жестами отвечает на все мои вопросы.
В моем отношении к проблеме Тибета нет ничего политического, и я отдаю себе в этом отчет. Это отношение – чисто человеческое и абсолютно субъективное. Это отношение человека, побывавшего там и ощутившего особый статус этого самого намоленного места на земле. Тысячи монахов погибли за право тибетцев оставаться самими собой. Я не могу об этом не думать, улыбаясь в ответ людям в красных монашеских одеждах, прислушиваясь к музыке труб, касаясь крутящихся молитвенных барабанов. Те, кто имел право держать оружие, держал древние мушкеты, бесполезные против современной, хорошо организованной армии. У меня не получается делать вид, что я об этом не читала. Те, чья миссия сохранить культуру и дух страны, несовместимы с теми, кто устроил в собственной стране «культурную революцию», даже если сейчас их преемники строят мощную современную державу. Тибет остается для меня гималайской шкатулкой, принадлежащей всему миру и самому себе. И при полном отсутствии во мне лично какой-либо склонности к общественной миссии, я готова до конца своих дней говорить и писать: «Тибет должен быть свободен». Он должен оставаться тем неповторимым духовным заповедником в мире прогресса и попсы, в который каждый должен иметь право прилететь, приехать, прийти, приползти, чтобы остановиться и подумать, глядя на облака под ногами. Несвобода в любом ее проявлении разрушительна для этого места, поэтому мои симпатии всегда останутся на стороне тех, кто пытается ей сопротивляться, таким образом сохраняя Тибет, в том числе для нас с вами.
